– Верно, теоретически возможно, – сказала Марина. – Но путешествовать в прошлое бессмысленно, а в будущее – слишком опасно. Поэтому гипердвигатели наших кораблей построены так, чтобы не превышать скорость в 1,3 нулевой.
– И ваш первый разведчик попал в наше прошлое, а вы – в настоящее?
– Верно.
– Но тогда зачем вашей цивилизации просить у нас что-то? Ведь вы можете выйти из гипера в любое время, до нашего появления или после нашего исчезновения, и планета будет пустынной.
– Во-первых, после вашего исчезновения ваша планета вряд ли будет пригодна для жилья. Во-вторых, оккупировать планету, на которой должна зародиться разумная жизнь, неэтично. А в-третьих, раса гиптиан не собирается существовать в прошлом.
– Но почему? Ведь время относительно, и если все без исключения гиптиане окажутся в прошлом, оно станет для них настоящим.
– Для них – да. Но не для других.
– Так есть еще и другие?
– Извини, – сказала Марина. – Об этом я не имею права с тобой говорить.
– Значит, есть, – сказал Лева. – Кстати, а что погубило первый корабль?
– Еще одна закрытая тема, – сказала Марина.
– Что-то слишком много закрытых тем, – сказал Лева.
– В свое время на все вопросы будут даны ответы, – сказала Марина. – Ответ, полученный несвоевременно, не дает удовлетворения.
– Ага, – сказал Лева. – Кто это сказал?
– Я, – сказала Марина. – А до меня один из великих гиптианских деятелей.
– А ты сама бывала на Гип-то?
– Я была создана на Гип-то, но активирована только в открытом космосе. Формально говоря, нет.
– Понятно, – сказал Лева.
– Я тебя чем-то разочаровала?
– Нет, – сказал Лева. – Нет.
– Хорошо, – сказала Марина. «Ягуар» мчался в ночи.
– И все-таки я не понимаю, зачем тебе это надо, – сказал Юнга. Он валялся на траве в зимнем саду и с удовольствием подставлял свое тело под брызги закрепленного на дереве шланга с разбрызгивателем.
– Это и есть вторая, и главная, стадия операции «Африка», – пояснил Лева. Он сидел в шезлонге, установленном с таким расчетом, чтобы брызги на него не попадали, потягивал холодную кока-колу через соломинку и курил сигарету. – Смотри сюда. Когда прилетят твои сородичи, вопрос о том, оказывать им поддержку или нет, должен будет решаться путем всенародного голосования, так? Он ведь слишком важен, чтобы его решало правительство или президент. Народную поддержку нам должны обеспечить нанятые нами рекламисты, пиарщики и прочие имиджмейкеры. Но вопрос о том, дойдет ли наш вопрос до плебисцита, все равно будут решать политики, так?
– Так, – сказал Юнга.
– Политики иммунны к пиару, и, если мы хотим, чтобы проблема не погрязла в болоте бюрократии, нам ладо найти на них другие рычаги воздействия.
– Это я понимаю, – сказал Юнга. – Я просто не вижу связи между поисками рычагов и тем, что ты собираешься сделать.
– Связь прямая.
– Тем не менее я ее не вижу.
– Ты уверен, что у вас на планете демократия?
– Я различаю иронию в твоих словах.
– Послушай, я так понимаю, что сейчас на Гип-то авторитарная диктаторская демократия, связанная с эвакуацией вашей планеты. Я знаю, что вашим правителям должны подчиняться беспрекословно, что на время подготовки к перелету и самого перелета вы отменили на планете деньги, ввели чрезвычайное положение, и так далее. За это вам большой respect, потому что мы вряд ли могли проделать что-то подобное. Но неужели у вас, в мирные и спокойные времена, никто не пытался влиять на правительство?
– Зачем? – спросил Юнга. – Мы сами формируем правительство, выбирая тех или других представителей нашего мнения, так какого же рожна мы должны вмешиваться в работу существ, которых мы выбрали? Своими налогами мы платим им зарплату, свое недовольство выражаем на следующих выборах. Они – профессионалы и делают свою работу.
– Это идеальная модель демократии, – сказал Лева. – У вас она сработала, но у нас на Земле – нет.
– Почему?
– Не знаю. Всегда есть недовольные.
– У нас тоже. Но они вынуждены мириться с мнением большинства.
– А у нас нет.
– Вам просто не хватает самодисциплины.
– Возможно, – сказал Лева.
– И что же делают ваши недовольные?
– Всякое разное, – сказал Лева. – Но самый действенный способ влиять на решения того или иного политика называется коррупцией.
– Но это же противозаконно, – сказал Юнга.
– Это работает, – сказал Лева. – К тому же тебя сильно волнует, законны мои действия или нет, когда на кону существование твоей расы?
– Не сильно, – сказал Юнга. – Но должен сказать, что вы – очень странная форма жизни.
– Вы тоже.
– Коррупция, – фыркнул Юнга. – Так называется процесс, в ходе которого ты выбираешь политика, обещающего сделать одно, и заставляешь его делать совершенно другое. А почему нельзя сразу выбрать того человека, который обещает сделать другое?
– Потому что на первоначальной стадии они все обещают сделать одно и то же, – сказал Лева. – Таковы особенности земной демократии.
– Вот я и говорю, что вы – странная форма жизни, – сказал Юнга. – Итак, ты собираешься заняться коррупцией?
– Угу, – сказал Лева. – Повлиять на президента или премьера мы не можем, зато нам вполне по силам заняться политиками рангом пониже. Всякими министрами и депутатами.
– Поэтому ты собираешься стать религиозным деятелем?
– Типа того, – сказал Лева.
На самом деле он собирался стать вовсе не религиозным деятелем, но объяснить гиптианам, кем именно он собирался стать, не представлялось возможным по причине полного непонимания самого этого явления с их стороны.